• Любимые поэты Стихиру •
- Георг Тикавый
- Дмитрий Би
- Замира
- Капля Ветра
- Козьма Иванов
- Криспи
- Лаура Делла Скала
- Леди Дождя
- Муза Белкина
- Ирина Гарнис
- Наталья Черкас
- Никита Брагин
- Нэйл
- Смарагда
- Татьяна Манкова
- Христофор Дельфин
- Евгений Молев
- Ирина Гольцова
- Ирина Гольцова
- Сергей Пагын
- Сергей Пагын
- Рейвен
- Юрий Халимовский
- Саша Коврижных
- Шура Сергеев
- Владимир Моргачёв
- Чен Ким
- Собака Павлова
- К И Т
- Тик Нервный
- Юрий Цыганков
Я уйду в Пионовые Дали...
На пути – нагнусь, а может быть, присяду,
Отыщу растенье небольшое –
Остроносый, с жёлтым рыльцем, одуванчик.
Он топорщит медоносные тычинки,
– Запах их меня ошеломляет, –
Там, меж стеблей, канарейкой угнездился
И меня себе – не очень – представляет.
Так, – большое и неумное растенье,
По земле качусь, теряя корни,
Я кажусь ему порывистым и вздорным
Из пустых проблем хитросплетеньем...
Я отдам ему оставшуюся жизнь,
Подарю всё то, что билось и металось,
Что – когда-то – кислотой текло в груди,
И чего теперь так мало в ней осталось...
Расскажу ему пять-шесть историй,
Помашу рукою – на прощанье,
Трону пальцем серебристый колокольчик, –
И уйду в Пионовые Дали...
Сквозь зеркала
иллюзии
сквозь звуки
ты насквозь провела
вошла
и эти руки
за сердце взяли
нежно
но прохладой
от пальцев веет
снег уже
он скоро
в дыханье листьев
в шелесте дождинок
и сердце ноет
от потока льдинок
что по щекам
и прямо в сердце
а может жили
два единоверца
которые любили
звук весенний
им запахи дневные
не помеха
вздыхает
стонет
все же, будет лето?
но дождь волною
говорит, что скоро
снег
все засыплет
все заснет
за ворот холод
и свора туч
уже на севере клубится
лист пролетел на юг
к теплу он мчится
но скоро снег
а лето...
будет только сниться.
сесть на край окна
обхватить руками колени
и сколлапсировать
над просыпающимся городом
утром свежо и прохладно
крепче стисну когтями ветку
тоскливо так что воет ветер
и ледяные стрекозы дождя
наотмашь хлещут по лицу
были какие-то планы
на день на год может жизнь
не помню
внизу какие - то люди
говорят о непонятном для птицы
утро - хорошее время для предчувствия
будущей жизни
но кто-то давно не спускающий глаз
начнет меня заново
и камнем выпущенным из рогатки
я полечу
над просыпающимся городом
я в р а с т а ю к о р н я м и гл у бже
шёпот листьев стекает с в е ток
и стрижиные с т а и кружат
меж утёсов бетонных клеток
ветер бережно нежит к р о н у
небо манит бездоньем выси
облаков торопл и в ы клоны
тени лета с повадкой рысьей
золо т ы е л у ч и л и с т а я
н а о с к о л к и м и р о в и с у д е б
дни скользят словно в е ч н о с т ь тает
и р а с с в е т ами кору с т у д и т
белым пёрышком мысль простая
пуповиною прошлых ж и з н е й
я врастаю в тебя врастаю
ветхий призрак моей отчизны…
Дымные розы качает
Ветер, проникший в беседку.
Бабочка рядом летает –
Крылья в ажурную сетку.
Лето застыло картиной
В раме обычного взгляда.
Спит паучок в паутине,
Стянута прутьями кадка.
Вечер неспешно струится
И подплывает к закату.
С днём этим надо проститься
И возвратиться уж в хату.
Там на подушку и в сказки –
В снов непонятные краски.
маленькая ева бежит по тропинке сада
похожа на алису и глазами и волос шёлком
птица в ветвях ночь на губах вкус шоколада
радость моя вот точно так же и тогда соловей щёлкал...
между двумя маями майским жуком по майскому дереву
нет скорее птицей трепетной где-нибудь за пазухой
веришь ли не всегда ко времени здесь время отмерено
звонкий голосок над норой кролика листья паззлами
осени по одной оси весной после равноденствия
от мая до октября скатившееся колесо ободом
тихо в саду ветвям улетевшие вместе с песнями
стаяли по краям неба стаями крыльев хлопоты
замерли шаги это она ещё там в мае нежная
слушает ночь неизбежностью светлой радости
тёплых секунд с темнотою поющего прежнего
на белизну скамейки тихо с ногами забравшаяся
смотрит на звёзды позабытой horsehead nebula
маленькая ева которой никогда не было...
Твоих галер косые паруса
Белеют возле стен Святого Марка, -
Так движется, мучительно и жарко,
В полнеба распростертая гроза!
Но шепчут горе злые голоса,
И вороньё все продолжает каркать,
И смерть лежит на куполах и арках,
Седея, как вечерняя роса...
Но я не верю слухам и наветам!
Я вижу только смутный ореол -
Зарницу отдалённого ответа!
Кто полюбил, тот навсегда обрёл
Воздушное предчувствие рассвета,
Как со скалы взлетающий орёл!..
По крышам ходят боги
и так светло шуршат в тишине
подолами искренних душ...
Это утро. Праздник солнца.
И весь мир - тишина.
Лишь их светошуршание над головой
волнует в груди птицу,
проглоченную когда-то,
мной,
в одном из иных миров,
в одном из фантастических снов...
Птица щекочет меня крыльями.
С тех пор, как она внутри, я не знаю сна...
А боги ждут, когда я усну, чтобы она вернулась домой.
И ходят по крышам... пока их не смоет день.
Пoсмoтрите нa эту кaртину. Прaвдивo-прoстa
кoмпoзиция счaстья нa глaди льнянoгo хoлстa:
тихий дoмик, трoпинкa к нему пoд деревьями вьётся,
приглушённo сгoрaет нaд мoрем зaкaтнoе сoлнце,
две сoбaки у дoмa, пaвлин и четыре кoтa...
Oпускaется вечер: пaлитрa нежней и темней,
зaискрился прoстoр бескoнечнoстью звёздных пoлей,
чтo скрывaются днём зa цветнoй декoрaцией выси.
Мы прoйдём пo трoпинке вперёд зa движением кисти,
нaгибaясь пoд aркoй тяжёлых душистых ветвей.
Нa крылечке, oбнявшись, зaдумaлись Oн и Oнa,
дышит ветрoм дрoжaщeе плaмя свечи у oкнa,
и в oбьятиях нежных нaвеки прoдлится свидaнье,
зa грaницей кaртины oстaлaсь печaль рaсстaвaнья...
...кaк вoздушны мaзки...нaд Землёй прoплывaет Лунa.
Пoсмoтрите нa эту кaртину: прaвдивo-прoстa
кoмпoзиция счaстья нa глaди льнянoгo хoлстa...
Угрюмое лицо среди деревьев
Ты повернул ко мне.
И неприютный поднялся ветер,
Жевал травинки, по земле сквозя,
Взмахнулись ветви вверх...
Уже нельзя
Купаться в море, холод там собачий!
Средь тонких и густых кустов
Свое лицо я спрячу.
На мокрых кочках, сизых от дождя,
Неразличимы плесневые тени
Пожухлых трав.
Я созерцаю сцены
Оцепенелой жизни.
Падают слова
По вертикали,
Мысль - горизонтальна.
Она непредсказуема, фатальна.
Твоя передо мной маячит голова,
На ней я четко различаю уши,
И в них я направляю мысль:
- Послушай,!
Послушай, милый! Мысль моя летит
Горизонтально. В ухо попадает.
И там она навеки пропадает.
По дюнам мы бредем в сиянии луны.
Л.Я.
О, Господи, беды опять навалились
из тех, что не любят гулять в одиночку.
Ближайшему небу я молча взмолилась,
найдя подходящую светлую точку.
«О, Боже, не вижу я милостей что-то,
наверное, я из детей нелюбимых:
мне всё достаётся то кровью, то потом,
посредством дорог, не вполне проходимых.»
Но Отче молчал, а, возможно, дремал он-
ведь ужин прошёл: без пятнадцати восемь.
И ангелы крошки в столовой сметали,
а крошки слетали и падали оземь.
И мне доставались, и делались влагой,
Ложась на лицо без усилия воли.
Их вкус отдавал несусветной тревогой,
немного солёной и с примесью боли.
Мы забываем постепенно
Его зыбей дыханье ровное,
Прибой в улыбке белопенной,
Родство далекое, но кровное.
На валунах, волной истертых,
И в жаркой глубине аорты
Всё тот же привкус, та же соль,
Неразличимая, как боль
Рожденья, юности, предсмертия,
Что хлынет, поздно или рано,
В тугие жилы океана,
В его лазурные предсердия,
И молится душа в пути –
Не отвергай, прими, прости…
Ветер
срывает крыши
крошево снов уносит
вертит, летит
выше
он ни о чем не просит
просто он так
дышит
слышишь –
душа рвётся
громче ревет
тише
то ли в окно бьётся
то ли в сердца
мы же
ставни закроем, дверки –
просто сквозняк
лишний
лишь по теплу –
мерки
что же его движет?
может, ему тесно?
плачет, поёт, пишет:
нет на земле
места
словно слепой нищий
там, на краю света
вечный покой ищет
что потерял
летом
где-то в садах
бывший
шелест листов ласку
белую песнь вишни
радуг, цветов сказки…
стынет земля
ниже
солнце лучи клонит
щёки мои лижет
или ладонь
клёна
нет, не тоскуй
Ветер
павшим листом рыжим
ты разожги вечер
ближе огонь
ближе. .
. . .
.
Венера. Веспер. Люцифер.
Лучами плотно заткан воздух.
Небесный шёлк, лилово-сер,
В булавочных головках звёздных -
То молодая ночь, нежна,
Склонилась над своим приданым.
Плетёт из хмеля тишина
Шатёр над сердцем безжеланным.
Тускнеют в облаках листвы
С подбоем серебристо-серым
Созвездья цвета лип - увы,
Им не сравниться с Люцифером.
Крылом ночного мотылька,
Беззвучно, мягко, незаметно
Касается его рука
Её ладони безответной -
Той, что расчерчена, как щит,
Судьбой, рассудком и любовью, -
Но сердце скудное молчит
И задыхается бессловьем -
Болит несказанное "Нет".
В цикаде слышится - цикута...
И липовых соцветий свет
Их не связал, а только спутал.
Здесь туманы и запах травы
Чуть горчит, словно чья-то печаль.
Тишина предпоследней главы –
Юной осени сонная даль.
Здесь движенье медовой листвы
С тонких веток на землю – спираль,
И не верится в то, что мертвы
Эти яркие крылышки… Жаль,
Уходящего тонкая нить
Не удержит надолго тепла.
И октябрь будет золото лить
В синеокие луж зеркала
И подросшую осень винить
Что недолго пожаром цвела…
(отрывок)
Не ходи за ним по воде,
Не касайся его одежды :
Всё сегодня не так, как прежде –
Перед сумерками дождей.
Не ищи его средь людей :
Он унижен и он отвергнут.
Но терновые раны – меркнут
Перед сумерками дождей !
В светлых снах на него гляди,
Только вслух не зови, не надо :
Сам узнает тебя по взгляду
Через сумерки и дожди...
Я соблазнённый горизонтом странник.
Вдали от дома, друга и любимой,
невозвращенец вечный ниоткуда,
бреду на флейту в стонах камыша.
И в свисте ветра
я как будто слышу
треск угольев в костре
и звуки лютни,
и добродушный гомон
двух пьянчужек,
по случаю добывших бочку сидра…
Я Уленшпигель,
Бредящий Гомером.
Я в скрипе снега слышу
звук уключин,
матросов брань и паруса хлопки.
И грея пальцы в мокрых рукавицах,
по запаху иду на дым костра.
Всхожу на холм
и обречённо вижу,
как сквозь ковыль
малиновое солнце
садится за горбатою горой.
Мне остаются ночь
и пепелище,
и виселиц ряды,
и волчий вой...
не сохранив ни имени ни дома
раба цветов вольноотпущенница воли
прожилкой прохожу по делу века
учившего не жить а выживать
по днищу дня бреду и прядаю ушами
как дочка завуча которой всё негоже
и хочется как завучу при этом
кого-то образцово наказать
врача за зубоскальство и болезни
всевышнего за глупость человечью
за то что снова день вчерашний словно тазик
дырявый на помойку выношу
Но вот миндаль. Цветёт и облетает.
Легко, непостижимо и бесшумно.
Как будто кто-то вдоль февральских стылых склонов
Вдруг пламя свечек белое зажёг.
Диатезная рябь голубых орхидей...
Диатезная рябь голубых орхидей.
Лобби – чашка апрельского света.
В чайном ситечке вольно-текучих идей
Задержалась тягучая эта.
За стеклянной стеной – птичий мир, птичий взгляд -
Весь резон: вдруг, авось и полундра.
Прочирикать своё – и вспорхнуть наугад –
Облететь, как цветочная пудра,
Отряхнуться с ветвей «потому», «для того»,
Распластаться, растаять, размыться,
И опять проступить, как штришок бытовой,
Как узор на застиранном ситце.
Китаянка гостиничный мусор метёт,
Цепь причинную следственно множа.
В баре сыплют в стекло непричастности лёд -
И взмокает фужерная кожа.
Я как птица. Я как китаянка, как лёд,
Что осколками льётся в фужеры.
Мне окно соловьиные байки поёт,
Мне родня голубые химеры.
На часах – лучезарность всесильного дня.
На часах – «существую!» по-птичьи.
Жаль, в «замри» не играет, пыля и звеня,
Жизнь в её благосклонном обличье.
Коричневые руки старика
перебирают тюлевые складки.
Но мы не видим темного окна,
в садах осенних мы играем в прятки.
Потом едим огромные плоды.
И были бы чуть-чуть босхоподобны
прозрачные и светлые сады,
когда б не руки за стеклом оконным.
Приходит час и страху увядать
иль рваться пряжей в темноте сердечной,
и скрипке сипло за окном играть
в глухом дворе о временном и вечном,
где плакальщиц воронья суета
у красного раскрытого футляра.
И станет вдруг доступна простота
твоим стихом зашептанного дара
неспешно жить,
смотреть в свое окно,
лущить фасоль,
тянуть за словом слово
и наблюдать как светится вино
меж пальцами в стакане стограммовом.
Все хорошо...
Еще хранит тепло
сиротское, беспамятное, птичье
карман глубокий старого пальто,
в котором ты найдешь лишь пару спичек
да медный грош с табачинкой сырой,
прилипшей крепко к полустертой решке.
Все хорошо...
Над бездною с тобой
чертополох,
боярышник,
орешник.
Старая пристань глотает шаги.
В трещинах зноя съежился свет.
Мятое солнце обрывком фольги
Вяло трепещет на трупах газет.
Ржавая цепь, корабельный оскал.
В белом песке-ожиданье воды.
Веришь-не веришь,ты это искал:
Слушай покой обретенной беды.
Медленный воздух прилип к берегам.
Плавятся битые стекла в пыли.
Тени кривятся,сползая к ногам,
В солью изъеденный панцирь земли.
Шорох ракушек в ладонях сухих.
Волны молчат, и остры, словно жесть
банок консервных. Зазубренный штрих
Прошлого снова рождается здесь.
Сколько взалкавших ни вняло бы слову,
слово у каждого было бы новым,
разнозвучащее равновеликому,
кем-то подобрано, кем-то отмыкано,
только услышано - сразу отпущено,
не удержать, видно, слова живущему,
миг единения в произношении,
в шепотно-громовом духодвижении,
тихо, как выстрел, как мысль, оглушительно,
провозглашу свое слово решительно,
все мое собрано в миге мятущего,
вон изорвавшего, заново ткущего...
Слово как дело: в начале начал
слитного целого не разлучал.
В конце апреля листья жгут.
Вчерашний день сгребают в кучи
И осени сизифов труд
Дымами скорбными летучат.
В конце аллеи на скамье
Спит инвалид и видит - будто
Вода струится из камней
И у ручья Христос и Будда
Ведут беседу, жгут костёр
И мёртвые сгребают души.
В апреле дольше разговор,
Теплее мир и почва суше.
«Бьёт в меня светящими очами
Ангел бури – Азраил!»
А.А.Блок
В тихом доме ветер замер,
Стушевался в лампе свет.
По углам ищу глазами
Призрак бури. Бури нет.
В тихом доме, как в рапиде,
Все движения длинней.
И душа чуть глубже видит
Тайны чувственной своей.
Ощущенья в осознанья
Переходят без конца.
Наизнанку мирозданье
Вы-во-ра-чи-ва-ет-ся.
И всплывают на поверхность
Те причудливые сны,
Что явились на поверку
Не сытны и не вкусны.
Я брожу по побережью
Одиночества, как Ной.
Между будущим и между
Неслучившимся со мной.
И выносит ночь на отмель
День, зарю, остатки сил.
Из глубин углов поёт мне
Ангел бури – Азраил!
Друзья меня не узнают.
Сосредоточенно, угрюмо
Стою, как замкнутый сосуд,
Непроницаемый для шума,
И никого не узнаю.
А мимо ходят люди, люди...
И каждый носит жизнь свою
В непроницаемом сосуде.
Возврощатца из космоса страшно
На безлюдный пустой космодром
И трибуна стоит не покрашена
Лиш дежурным сигнальным костром
Освещенный старик в телогрейке
Потехоньку нафстречу идет
Изза сефшей почти ботарейки
Мало света фонарек дает
Экипаж достает сигареты
Штобы дать старику закурить
Из обрыфка какой-то газеты
Понимают што нехуй спешыть...
Их неждут. Их пачтишто забыли.
Только ветхий безумный старик
Отряхнет от космической пыли
Командиру иво воротник
Будут возле буржуйки теснитца
Што не греет - топи не топи
И превычно заплачет волчица
в непроглядной казахской степи...
Июльский дремучий моршрут
Где я с головою пропал…
Потом эти травы умрут
И место уступят грибам.
Такой конпромис впереди:
Мудренье – а с ним седена.
Мол, станет светлее бродить
Но ближе придвинецо тьма.
Бытью неминучяя мзда,
За лето осенняя месьть –
Обидно жывым существам
В бездоннова кузова лезть…
Кому эти грузьди нужны?
Останьсо балдою балда
И в дебрях июльской жары
Душой заплутай навсекда!
Холод в мае – не мёд,
Но не кара за промахи,
Если верить молве –
Это Ладоги лёд
И опала черёмухи
Кружат вальс по Неве...
Их следов не найдут,
Не взойдут на корабль они,
Тихо тая во снах...
И тогда расцветут
Бледно-розовым яблони,
Как невесты в садах
И опять, и опять...
Замерцает акация,
Пыхнет взрывом сирень...
И покатится вспять,
Подлежа реставрации,
Круглосуточный день...
Отрыдает,
Стихами греша
паустовскими,
Нежно-белый жасмин...
Запылают,
Кострами дыша
августовскими,
Фейерверки рябин...
Зазвучат журавли
Колокольными звонами.
Охладеет вода,
И тропинка любви,
Золотым по зелёному,
Поведёт в никуда..
Лежала мгла. Ветшал увядший парк.
Лежала мгла. Ветшал увядший парк.
Текли мозги, сквозь бред и чепуху...
И Жанна д`Арк, alone in the dark,
Пылая вопрошала: «Who is who?»...
Перемещая чьи-то тени в темноте,
И возмущая чьи-то души, невзначай,
Бомжей лишая жалкой жизни в нищете,
Вела Каренина по Лиговке трамвай...
Не апеллируя ни к сердцу, ни к уму,
Но пребывая в осуждении пустом,
Сама сбежала от Герасима Му-му,
Чтоб лечь на дно под Новокаменным мостом...
Изящным словом на французских языках
Кляня святых и матерясь – тушите свет,
Князь-идиот, с чужим топориком в руках,
Старухе втюхивал Гранатовый браслет...
Загнавши совесть, как Каштанку – в конуру,
Все при делах (но, вроде как, и не при чём),
Отцовы дети – куш делили на юру,
Да «Кириешки» запивали «Кузьмичом»...
На прежнем месте и как раз – часу в шестом,
(Кто видел это – повредил себе нутро)
Уже не били больше женщину кнутом,
Зато бомбили козырьками от метро...
Распутин – Путину скормил свои «буше»,
Дразня за взятку разопсевшую братву,..
А люд, в заботах о потерянной душе,
Менял Пелевина и Маркса – на жратву...
И старый ...бург, и Петроград – уже в былом,
За ними следом отошел и Ленинград...
Другие «блоки», собираясь за столом,
«In vino – veritas!», как кролики кричат...
А я иду себе, шагаю через парк,
«Назло врагу», и даже через «не могу»...
И Жанна д`Арк пылает in the dark,
И не понятно: «Who есть что» и «что есть who».
«Бессонница. Гомер. Тугие паруса…»
О. Мандельштам
Он и Она. Тугие паруса.
Струна на грани видимого звука.
Поверх стрелы горящие глаза.
Стон тетивы натянутого лука.
Он и Она. Желание одно.
Невыносимое желание друг друга.
С ума сводящее пурпурное вино.
Страсть первобытно-девственного Юга.
Он и Она. Танцуют красоту.
Что их ведёт? Куда?.. Нужны ль ответы?!
Она и Он. И никого вокруг.
И лёгкий шорох туфель по паркету...
© «Театр Кукольных снов»: Ольга Зверлина - куклы и тексты. | All right reserved. | CSS | e-mail: teatr-snov@yandex.ru
